Светлана в последний раз одернула подол своего нового платья. Глубокий, чернильно-синий цвет. Оно обошлось ей в целое состояние и было куплено с одной-единственной целью — пережить сегодняшний вечер, шестидесятилетие ее свекрови, Анны Сергеевны. Ткань, тяжелый, струящийся атлас, была призвана драпировать и скрывать то, что она так тщетно пыталась согнать последние пару лет: предательские килограммы, намертво прилипшие к ней после рождения дочки и последовавшего за этим затяжного стресса на работе.
Она поймала свое отражение в зеркале в прихожей, попыталась изобразить улыбку. Вышло натянуто. Взгляд был уставшим, а в уголках губ затаилась неуверенность, ставшая ее вечной спутницей. Света понимала: ее ждет не праздник, а очередной экзамен. Смотрины. Семья ее мужа, Игоря, была… специфической. Яркие, громкие, всегда идеально уложенные и накрашенные женщины — свекровь, ее сестра, золовка. И мужчины, для которых женская красота измерялась исключительно в сантиметрах на талии. Каждое такое сборище превращалось для Светы в молчаливую пытку, где ее неизменно сравнивали, и всегда не в ее пользу.
Из спальни вышел Игорь, защелкивая запонки на белоснежных манжетах. Он выглядел сногсшибательно — высокий, спортивный, с идеальной укладкой. Он бросил на жену короткий, скользящий взгляд.
— Ну что, готова? Мама не любит, когда опаздывают, — сказал он, не сфокусировав на ней взгляд дольше, чем на секунду.
Ни слова о платье. Никакой поддержки. Она и не ждала. Когда-то, лет семь назад, когда она была тонкой и звонкой, он не спускал с нее восхищенных глаз. Теперь он просто… смотрел сквозь нее. Или, что было еще больнее, смотрел с тем едва уловимым выражением брезгливого разочарования, которое ранило хуже прямого оскорбления.
Банкетный зал гудел, как пчелиный рой. Музыка, звон бокалов, взрывы смеха. Анна Сергеевна, именинница, блистала в центре зала, принимая поздравления. Игорь тут же нырнул в толпу, оставив Свету одну у входа. Она неловко замерла, чувствуя себя абсолютно чужой на этом параде жизни.
— Светик! Приветик! А ты… округлилась еще, да? — пропела подскочившая золовка Ксюша, бесцеремонно оглядыв ее с ног до головы. — Ты бы в зал походила, что ли. А то Игорь у нас такой мужчина видный… надо же соответствовать.
Света сглотнула колючий ком и натянула дежурную улыбку. Вечер еще даже не начался, а она уже чувствовала себя оплеванной.
Они сидели за главным столом. Игорь, как и всегда, был центром вселенной. Он травил байки, сыпал комплиментами, произносил тосты. Вся его родня восторженно ловила каждое его слово. Света сидела рядом, молча ковыряя вилкой лист салата. Она старалась есть как можно меньше, физически ощущая на себе оценивающие взгляды свекрови и ее сестры.
И вот настал он — момент, которого она боялась. Слово взял Игорь. Он поднялся с бокалом. Начал с красивых, явно заготовленных слов в адрес матери. А потом… потом его взгляд зацепился за Свету. За ее тарелку, на которой сиротливо лежал почти нетронутый кусок торта. Он усмехнулся. И, повернувшись к залу, громко, чтобы слышал каждый, продолжил:
— …и желаю тебе, мама, всегда оставаться такой же цветущей и… подтянутой! А то некоторые у нас тут, — он картинно кивнул в сторону жены, — решили взять с тебя пример в плане «цветения», но со «стройностью» как-то переборщили!
Он сказал это и сам же первый грохнул от смеха над собственной «остротой». И зал взорвался. Вся родня мужа хохотала надо мной, когда тот пошутил про мой лишний вес на юбилее свекрови. Они смеялись громко, от души, как им казалось — совсем не зло. Они смеялись над ней. Над ее телом. Над ее позором.
Света сидела, и ей казалось, что пол уходит у нее из-под ног. Щеки пылали. В ушах стоял звон. Она видела их смеющиеся лица, видела довольное, раскрасневшееся лицо мужа, который наслаждался произведенным фурором. Он не просто пошутил. Он публично отрекся от нее. Он показал всей своей «стае», что стыдится ее. Он бросил ее им на растерзание.
Она хотела встать и убежать. Спрятаться. Раствориться. Но ноги словно вросли в пол. Она была прикована к этому стулу, к этому столу, к этому моменту ее тотального унижения. Она опустила глаза, чтобы не видеть их, и уставилась на свои руки. Они так сильно сжимали салфетку, что костяшки побелели. Руки женщины, которая слишком долго молча терпела. До этой самой секунды.
Но что-то внутри, какая-то давно забытая искорка самоуважения, вдруг вспыхнула. Она медленно подняла голову. Слезы, готовые хлынуть, высохли, не успев появиться. Она посмотрела на мужа. Потом обвела ледяным взглядом его смеющихся родственников. И ее губы дрогнули в едва заметной, очень страшной улыбке. Она знала, что скажет. Она скажет это тихо, но так, что услышат все. И этот смех застрянет у них в горле. Навсегда.
Смех еще гремел в зале, отражаясь от хрусталя и позолоты, но для Светы он уже звучал где-то далеко, словно за толстым стеклом. Она медленно подняла голову. Слезы, которые секунду назад грозили хлынуть унизительным потоком, испарились, оставив после себя звенящую, холодную пустоту. Она посмотрела прямо в глаза мужу. В его глазах еще плясали веселые чертики, он явно был доволен своей «находчивостью» и одобрительным ревом родни. Он не видел, или не хотел видеть, что только что растоптал ее.
Она обвела взглядом стол. Золовка Ксюша хихикала, прикрывая рот ладошкой. Сестра свекрови переглядывалась с ней с понимающей ухмылкой. Сама Анна Сергеевна, именинница, смотрела на невестку с тем выражением превосходства, которое Света так хорошо изучила: «Я же говорила, что она ему не пара». Никто. Ни один человек за этим столом не смутился, не попытался его остановить. Они все были заодно. Против нее.
И тогда она заговорила. Тихо. Но ее голос прорезал общий гул, как скальпель.
— Спасибо, Игорь.
Смех стал затихать. Гости недоуменно оборачивались. Игорь удивленно вскинул брови, явно ожидая, что она сейчас смущенно подыграет ему.
Но она продолжила, глядя ему прямо в зрачки, и в ее голосе звенел лед:
— Ты только что всем напомнил, что у твоей любви, оказывается, есть весовой лимит.
Тишина. Гробовая, оглушительная тишина рухнула на зал. Даже музыка, казалось, споткнулась. Смех оборвался на полуслове. Теперь все взгляды были прикованы к ней, но в них больше не было веселья. Только растерянность, шок, а у кого-то — запоздалый стыд.
Лицо Игоря медленно начало багроветь. Он понял. Он понял, что она не будет жертвой. Что она только что, одной этой фразой, выставила его не остряком, а мелким, жестоким мужчиной, публично обесценившим собственную жену.
— Ты… ты что несешь? — прошипел он, наклоняясь к ней. — С ума сошла? Ты портишь маме праздник!
— Твоя мама тут совершенно ни при чем, — так же тихо, но отчетливо ответила Света. Она отодвинула свой стул и медленно встала. Ее чернильно-синее платье, которое час назад казалось ей мешковатым и нелепым, вдруг обрело достоинство, обрисовав ее пусть полную, но статную фигуру. — Ты сам только что испортил не только этот вечер, но и кое-что поважнее.
Она повернулась к свекрови.
— Анна Сергеевна, простите, но мне нужно уйти. Спасибо за приглашение.
Она развернулась и пошла к выходу. Не быстро, не убегая. А спокойно, с прямой спиной, с высоко поднятой головой. Она чувствовала на себе десятки взглядов, но ей было уже все равно. Она шла сквозь этот строй, который только что пытался ее уничтожить, и чувствовала, как с каждым шагом к ней возвращается то, что она давно потеряла.
Она вышла из душного, пропитанного фальшью зала на прохладный воздух. Вызвала такси. Села в машину и назвала свой адрес. Она не плакала. Она смотрела на огни ночного города, и в ее душе рождалось новое, давно забытое чувство — чувство собственного достоинства.
Дома она первым делом стянула с себя это злополучное платье и туфли. Надела старые, удобные треники и футболку. Заварила себе крепкого чаю. Она не знала, что будет завтра. Но она точно знала, что так, как было раньше, уже не будет. Она больше не позволит никому измерять ее ценность в килограммах.
Игорь приехал через час. Он был в ярости. Он ворвался в квартиру, не здороваясь.
— Ты что себе позволила?! — заорал он с порога. — Ты опозорила меня перед всей семьей! Ты испортила маме юбилей! Как ты могла?!
Света спокойно отпила чай.
— А как ты мог? — спросила она, глядя на него. — Как ты мог публично унизить меня, свою жену? Как ты мог смеяться над тем, что причиняет мне боль, над последствиями моей болезни, о которой ты так удобно «забыл»?
— Да это была просто шутка! — он стукнул кулаком по столу. — Неудачная, ладно! Но шутка! А ты раздула трагедию!
— Для тебя — шутка. А для меня — предательство, — она встала. — Знаешь, Игорь, я сегодня много думала. О нас. О твоей любви, у которой есть «весовой лимит». И поняла, что я так больше не могу. Я хочу, чтобы меня любили. Просто любили. Такой, какая я есть. Со всеми моими лишними килограммами, которые, к слову, появились не от тортиков, а от гормонов, спасавших мне жизнь. Пока ты… пока ты был слишком занят на работе.
— Что ты хочешь этим сказать? — насторожился он.
— Я хочу сказать, что цена смеха твоей родни оказалась для меня слишком высока, — она посмотрела ему прямо в глаза. — Я больше не буду платить своим унижением за твое хорошее настроение и одобрение твоей семьи. С завтрашнего дня я начинаю жить для себя. Я записалась на йогу. Я позвоню своей старой начальнице насчет того проекта. Я буду заниматься собой. Не для того, чтобы соответствовать твоим стандартам. А для того, чтобы снова почувствовать себя живой.
— А я? А мы? — растерянно спросил он.
— А вот это, Игорь, теперь зависит только от тебя, — она подошла к двери спальни. — Либо ты принимаешь меня такой, какая я есть, и становишься моим партнером, моей поддержкой. Либо… либо твоя любовь с весовым лимитом оказалась слишком легкой. Спокойной ночи.
Она ушла в спальню и закрыла за собой дверь. Игорь остался один посреди гостиной. Его звездный тост обернулся катастрофой. Он хотел быть душой компании, а оказался… никем. Он вдруг понял, что его легкая, комфортная жизнь, в которой жена была удобным и незаметным фоном, только что закончилась. И ему предстояло либо очень быстро повзрослеть, либо потерять ее навсегда.
