Знаете, в чем разница между купе и плацкартом? В купе едет страна из телевизора — менеджеры с ноутбуками, чиновники с кожаными портфелями, молодые айтишники в кофтах за 30 тысяч. А в плацкарте — настоящая Россия. Та, которая выживает на 20 тысяч в месяц, везет в авоське копченую рыбу на продажу и считает каждую копейку за чай.
Я проводник. 15 лет вожу составы от Москвы до Владивостока, от Мурманска до Сочи. И я вижу то, что не покажут в новостях. Помню свой первый рейс — молодая, наивная, думала, буду как в фильмах романтику дальних дорог познавать.
А на третий день работы в моем вагоне умер человек. Мужик лет пятидесяти, ехал из Омска хоронить мать, но не доехал. Инфаркт. Мы стояли на полустанке, где даже названия нет — просто «234 км». Скорая ехала четыре часа. Тогда я поняла — поезд это не романтика. Это жизнь как она есть.
Вот вам маршрут социального неравенства: Москва — все при галстуках, с айфонами, обсуждают бизнес, ипотеку и сделки. Владимир — уже попроще, но еще держатся. Нижний Новгород — появляются вахтовики с баулами. Киров — половина вагона едет на заработки. А дальше за Уралом начинается другая страна. Там, где билет в плацкарт — это событие, на которое люди копят.
Помню, везла как-то бабушку из Читы. Галина Петровна, 72 года. Всю дорогу торговала вязаными носками — по 100 рублей пара. Разговорились. Оказалось — кандидат физико-математических наук, всю жизнь в НИИ проработала. Пенсия 22 тысячи. Внуку на учебу копит, вот носками и торгует.
«А что делать, милая? Государству я уже не нужна, а жить-то хочется». У меня ком в горле стоял, когда она это говорила.
А однажды в моем вагоне ехал человек, которого по телевизору показывают. Не буду имя называть, но поверьте — из тех, у кого деньги водятся. Купил четыре места в плацкарте, отгородился простынями. Охрана в соседнем вагоне. Спрашиваю — почему не на самолете?
Усмехнулся: «Хочу страну увидеть. Настоящую. А то из офиса в самолет, из самолета в офис — и не знаешь, как люди живут». Всю ночь не спал, смотрел в окно. Утром сказал: «Я теперь понимаю, почему у нас революции случаются».
Дети… Это отдельная боль. Везла как-то класс из забайкальской деревни на море. Первый раз в жизни море увидят, в 14-15 лет. Когда проезжали Волгу, они все к окнам прилипли: «Это море?» Я чуть не заплакала. Это дети из одной страны с теми, кто на каникулы в Турцию летает.
А Знаете, что такое алкотуризм? Это когда люди едут через три области за дешевой водкой. Из Кирова в Пермь, например. Там на 50 рублей дешевле. Берут ящиками, везут продавать. Однажды мужик упал с полки пьяный, сломал позвоночник. Пока скорую ждали, рассказал — безработный, трое детей, жена на двух работах. Водку возит, чтобы хоть что-то заработать. «Что я еще умею? Завод закрыли, в охранники не берут — старый уже».
Или вот молодежь. Парень из Новосибирска, Женя. Программист, хороший специалист. Едет в Москву от кредиторов прятаться. Набрал кредитов на миллион — мать лечил от рака. Не помогло. Теперь банки требуют, коллекторы угрожают. Бросил квартиру, работу, девушку. «Начну с нуля, — говорит. — Может, получится». А руки трясутся, глаза как у загнанного зверя.
Вы думаете, контрабанда — это где-то далеко, на границах? Ха! В каждом поезде везут. Сигареты блоками из Белоруссии, спиртное из Казахстана, какую-то китайскую дрянь мешками. Знаете эти огромные клетчатые сумки? В них целый магазин помещается. Женщины-челноки до сих пор ездят, как в 90-е. Только теперь не в Турцию за шмотками, а по России за всякой мелочью. Купила в Иваново текстиль подешевле, продала в Челябинске подороже.
А проводникам что остается? Закрывать глаза. Официальная зарплата — 35 тысяч. Попробуй проживи. Вот и берем за место получше, за постельное чистое, за то, чтобы безбилетника не заметить. Не гордимся этим, но дети есть хотят каждый день, а не только после получки.
Самое страшное — это смерти. За 15 лет у меня в вагоне умерло 11 человек. Инфаркты, инсульты, один раз — передозировка. Но страшнее всего — суициды.
РЖД об этом молчит, но самоубийства в поездах — это система. Люди специально покупают билет в один конец. Едут умирать подальше от дома, чтобы близким не мешать. У нас даже инструкция негласная есть — как себя вести, что делать. Только психологической помощи проводникам никто не предлагает. Сами справляйтесь.
Драки, конфликты — это вообще норма. Особенно когда праздники и все пьяные. Русские с кавказцами не поделят место, москвичи на провинциалов косо смотрят, молодые старикам хамят. А проводник тут и охранник, и судья, и психолог. Полицию вызовешь — приедут через три станции, если вообще приедут.
Помню, дрались как-то два мужика. Один — русский из Омска, второй — азербайджанец из Баку. Из-за музыки. Один Шуфутинского включил, второй — свою национальную. Слово за слово — и пошло. Разняли еле-еле. А потом выяснилось — у обоих дети в армии служат. В одной части. Сели, выпили, обнялись. «Дураки мы, — говорят. — Дети наши вместе родину защищают, а мы тут из-за музыки деремся».
Но есть и светлые истории. Правда есть. Врач из Москвы, Андрей Павлович, каждый месяц ездит в деревню под Вологдой. Бесплатно операции делает. Говорит: «У них там один фельдшер на три деревни. Кто им поможет, если не я?» Своими деньгами лекарства покупает, инструменты везет.
Или учительница из Красноярска, Мария Ивановна. 40 лет в школе, пенсия 15 тысяч. Но каждое лето везет сельских детей на экскурсии. Копит весь год, во всем себе отказывает. «Они же ничего кроме своей деревни не видели. Как они в жизни разберутся?»
Однажды в вагоне бабушка инфаркт получила. Лекарств нет, скорая далеко. И тут весь вагон скинулся — у кого нитроглицерин, у кого валидол. Мужик-дальнобойщик свой тонометр отдал: «Мне новый купить проще, а бабушка одна». Довезли, выходили. Это и есть настоящая Россия — когда беда, все свои.
За 15 лет многое изменилось. Раньше в поездах песни пели, в карты играли, знакомились. Теперь все в телефонах. Вайфай провели — и молчат всю дорогу. Раньше делились едой, теперь каждый в своем углу доширак жует. Раньше детям сказки рассказывали, теперь планшет сунут — и порядок.
Но самое главное изменилось другое. Надежда пропала. Раньше люди верили — вот поработаю, накоплю, жизнь наладится. Теперь едут как на каторгу. В глазах пустота. Особенно у молодых. Они уже не верят, что что-то изменится.
Спросите — почему я до сих пор работаю? Деньги не те, условия тяжелые, пенсия копеечная будет. Отвечу честно. Во-первых, для многих людей поезд — это единственная связь с миром. Самолеты дорогие, автобусы не везде ходят. Если мы уйдем, кто их повезет?
Во-вторых, я все еще надеюсь. Что та девочка из Забайкалья, которая первый раз море увидела, выучится и вернется в свою деревню врачом. Что парень-программист начнет новую жизнь и справится с долгами. Что бабушка с носками доживет до правнуков.
И знаете что? Когда в следующий раз сядете в поезд, оглянитесь вокруг. Это не просто попутчики. Это срез нашей страны. Той самой, настоящей, которую не показывают по телевизору. И может быть, если мы начнем видеть друг друга, а не проезжать мимо, что-то и изменится.
А пока я буду возить вас из точки А в точку Б. И смотреть, как за окном проносится страна, в которой столько боли и столько силы одновременно. Страна, которую я люблю, несмотря ни на что. Потому что другой у нас нет.
Что вы думаете по этому поводу? Пишите свое мнение в комментариях!
